Цветы от Маяковского...

[nino56]

Одна из самых трогательных историй в его жизни произошла с ним в Париже, когда он влюбился в Татьяну Яковлеву. Между ними не могло быть ничего общего. Русская эмигрантка, точеная и утонченная, воспитанная на Пушкине и Тютчеве, не воспринимала ни слова из рубленых, жестких, рваных стихов модного советского поэта, «ледокола» из Страны Советов.

Она вообще не воспринимала ни одного его слова, — даже в реальной жизни. Яростный, неистовый, идущий напролом, живущий на последнем дыхании, он пугал ее своей безудержной страстью. Ее не трогала его собачья преданность, ее не подкупила его слава. Ее сердце осталось равнодушным. И Маяковский уехал в Москву один.

От этой мгновенно вспыхнувшей и не состоявшейся любви ему осталась тайная печаль, а нам — волшебное стихотворение «Письмо Татьяне Яковлевой» со словами:

«Я все равно тебя когда-нибудь возьму-

Одну или вдвоем с Парижем!»

Ей остались цветы. Или вернее — Цветы. Весь свой гонорар за парижские выступления Владимир Маяковский положил в банк на счет известной парижской цветочной фирмы с единственным условием, чтобы несколько раз в неделю Татьяне Яковлевой приносили букет самых красивых и необычных цветов — гортензий, пармских фиалок, черных тюльпанов, чайных роз орхидей, астр или хризантем.

Парижская фирма с солидным именем четко выполняла указания сумасбродного клиента — и с тех пор, невзирая на погоду и время года, из года в год в двери Татьяны Яковлевой стучались посыльные с букетами фантастической красоты и единственной фразой: «От Маяковского».

Его не стало в тридцатом году — это известие ошеломило ее, как удар неожиданной силы. Она уже привыкла к тому, что oн регулярно вторгается в ее жизнь, она уже привыкла знать, что он где-то есть и шлет ей цветы,

Они не виделись, но факт существования человека, который так ее любит, влиял на все происходящее с ней: так Луна в той или иной степени влияет на все живущее на Земле только потому, что постоянно вращается рядом.

Она уже не понимала как будет жить дальше — без этой безумной любви, растворенной в цветах. Но в распоряжении, ocтавленном цветочной фирме влюбленным поэтом, не было ни слова про его смерть.

И на следующий день на ее пороге возник рассыльный

с неизменным букетом и неизменными словами: «От Маяковского».

Говорят, что великая любовь сильнее смерти, но не всякому удается воплотить это утверждение в реальной жизни. Владимиру Маяковскому удалось. Цветы приносили в тридцатом, когда он умер, и в сороковом, когда о нем уже забыли.

В годы Второй Мировой, в оккупировавшем немцами Париже она выжила только потому, что продавала на бульваре эти роскошные букеты. Если каждый цветок был словом «люблю», то в течение нескольких лет слова его любви спасали ее от голодной смерти.

Потом союзные войска освободили Париж, потом, она вместе со всеми плакала от счастья, когда русские вошли в Берлин — а букеты все несли.

Посыльные взрослели на ее глазах, на смену прежним приходили новые, и эти новые уже знали, что становятся частью великой легенды — маленькой, но неотъемлемой. И уже как пароль, который дает им пропуск в вечность, говорили, yлыбаясь улыбкой заговорщков: «От Маяковского». Цветы от Маяковского стали теперь и парижской историей. Правда это или красивый вымысел, пока однажды, в конце семидесятых советский инженер Аркадий Рывлин услышал эту историю в юности, от своей матери и всегда мечтал попасть в Париж.

Татьяна Яковлева была еще жива, и охотно приняла своего соотечественника. Они долго беседовали обо всем на свете за чаем с пирожными.

В этом уютном доме цветы были повсюду — как дань легенде, и ему было неудобно расспрашивать седую царственную даму о когдатошнем романе ее молодости: он полагал это неприличным. Но в какой-то момент все-таки не выдержал, спросил, правду ли говорят, что цветы от Маяковского спасли ее во время войны? Разве это не красивая сказка? Возможно ли, чтобы столько лет подряд… — Пейте чай, — ответила Татьяна — пейте чай. Вы ведь никуда не торопитесь?

И в этот момент в двери позвонили…

Он никогда в жизни больше не видел такого роскошного букета, за которым почти не было видно посыльного, букета золотых японских хризантем, похожих на сгустки солнца. И из-за охапки этого сверкающего на солнце великолепия голос посыльного произнес: «От Маяковского».


Цветы от Маяковского

Париж говорит о ее осанке:
Русская, но парижской чеканки.
И взгляд ее как весна распахнут,
И чем-то она похожа на яхту.
А он - ледокол из страны советов,
Таранящий время и лед планеты.
И я себе никогда не представлю,
Что где-то и кем-то он был оставлен.
И что ледоколу льдинки ломкие,
И что ему буруны яростные,
Но от него уходит тонкая,
От него уходит парусная,
Уходит самая красивая, любимая,
Но мало любящая.
И сдерживать себя не в силах, я
Кричу ей в прошлое из будущего:
Не уходите, нет, не надо,
Ведь это флагман, и на вахте
Так важно, чтобы рядом маленькая
Яхта.
Был отказ ее как удар.
Он уехал в рассветном дыме.
Но парижский свой гонорар он оставил цветочной фирме.
И теперь то ли первый снег,
То ли дождь на стекле полосками,
В дверь стучится к ней человек,
Он с цветами: "От Маяковского".
Стук рассыльный как всякий стук.
Но нелепо, нежданно, странно:
Маяковский - и астры вдруг.
Маяковский - и вдруг тюльпаны.
Маяковский - и розы чайные.. .
Что в них - нежность или отчаянье?
Или ревность, что не расплескана,
Или рыцарство Маяковского?
Завидую обиде рубящей,
Когда цветы нежней, чем
Он шлет их даже и не любящей,
А я - не шлю и той, что любит.
А потом этой смерти бред.. .
Застрелился. Весна московская.
Маяковского - больше нет.
А букеты - от Маяковского.
Эти фирменные, усадебные,
Что вовек не будут свадебными,
Эти самые бесподобные,
Только все-таки не надгробные.

Жизнь ломает ветер крут -
А букеты его идут.
Хоть Париж уже под фашистами,
А букеты его идут,
И дрожат лепестки росистые.
И чтоб выжить, она пока
Продает их - зима ли, лето ли,
Эти белые облака,
Эти черные облака,
Эти красные облака,
Что зовутся его букетами.. .
А потом несет букеты
Черных уголных брикетов,
И морковок двух букет,
Как когда-то нес поэт:
Не домой, не на суп,
А к любимой в гости,
Две морковинки несу,
За зеленый хвостик.
Две морковинки как чудо:
Может, он их на рассвете
Из двадцатого, оттуда,
Ей отправил в сорок третий.
И розы вдруг не пахнуть розами,
Хоть, может, их недавно срезали,
А пахнут буднями и прозою,
Куда скорее, чем поэзии.
Или чашкою кофе, или запахом крема,
И букеты как строфы лепестковой поэмы.
Но без этой поэмы очень многое немо.
Без такого сияния, без такого свечения,
Как нелепо собрание всех его сочинений.
Вот уже и Берлин берут,
А букеты его идут,
Жены мертвых уже не ждут,
А букеты его идут.
Вот и старости лег маршрут,
Старость сумрачна и сурова,
А букеты его идут,
От живого,
От молодого.
Яхта, яхта! В глазах слеза,
И теперь через годы вижу я,
Был алыми паруса -
Стали крашенными и рыжими.
И равняться с ним, видно, нечего,
Но коль встречу судьбу такую,
Как же я долюблю ушедшее,
Чем же я тогда доревную?. .

А. Рывлин

Comments

[vladimirrus.livejournal.com]

Прекрасно!!!